* * *
Восстает Господь за слабого,
За гонимых восстает,
Вот от слабого и слава Ему,
Восхищение свое.
Сильный сильно, страстно крутится,
Набирает благ земных:
Сохнет море, сохнет лужица,
Пламя лижет зернь и жмых.
Господи, Ты правду ведаешь,
Ложь Тебя не обольстит;
Злой от злобы и отведает,
А прощающих — простишь.
Слава Господу, покуда
Космос есть и человек,
И Его я славить буду —
Сколько дадено мне лет.
* * *
Смерти не надо бояться.
Смерть — это взмах руки;
Смерть — это сжатые пальцы -
Собранные в кулаки.
Смерть — это солнце в закате,
Родинка на виске;
Это волна, что накатит,
Смоет узор на песке.
Это перила лестницы;
У тротуара — скамья.
Смерть — это так естественно:
Вас заверяю я.
* * *
Все приходящее уходит —
Таков немеркнущий закон...
Тот одолеет дни, тот — годы,
Что лучше? Объяснят потом.
Несем и зло и добродетель
В одной прижизненной суме;
И остаются наши дети —
У них все наше на уме.
Не успеваем насладиться,
А вот уже подходит срок...
В последний раз взлетает птица,
Последний раз горит восток.
* * *
Пузыри, на лужах пузыри.
И асфальт давно не просыхает;
Дождь осенний тихо говорит:
То шумит, а то совсем стихает.
Кажется, что туч всесильна рвань,
Перемены нет такой погоде.
Я в окно таращусь, как тарань,
Вижу, как ветрюга колобродят.
Не хотелось просто так бродить
По земле, накапливая копоть,
Надуваться в луже, как пузырь
Чтобы через три секунды лопнуть.
* * *
Порывы ветра злы и метки,
Как в гневе брошены слова:
Опять поломанные ветки,
Опять примятая трава.
Опять нахмуренные тучи
Земле грозящие дождем —
Плывут, как сказочные туши
Все в направлении одном.
В конце он все-таки притихнет
Прижатый властною рукой.
Так для чего даны нам вихри
Когда всему итог — покой?
* * *
И все-таки волна накроет,
Не избежать большой волны.
Но только этой мысли кроме
Еще другие нам даны.
Свивай свое гнездо, как птица,
Плыви плотвою в сини вод.
Большой волны пускай страшится —
Без покаяния кто живет.
* * *
Ключ пересох на рубеже июня,
Устала бить прозрачная струя:
Что там случилось в недрах ни де-юре,
И ни де-факто не узнаю я.
Он так играл песком живой весёлый,
Сверкали искры солнца в хрустале;
Не замечал разбросанного сора,
И тракторов рычащих на горе.
В него ладони с жирной грязью лезли,
По ноздри скот запихивал свой рот...
Когда в душе мелодия исчезнет —
Никто прозрачной капли не найдет.
* * *
Ты спину в напряжении выгнешь;
Асфальт дохнет, как креозот, —
Но горизонта не достигнешь —
Увидишь новый горизонт.
Да, верно все — черта обманна,
Ее рукой не уловить, —
Машина марки иностранной
Тебе не сможет угодить.
Не жми на газ, не порти скаты,
Не верь обманщице-мечте.
Та лошадь, что безумно скачет —
Несется к роковой черте.
* * *
Не надо завидовать, братцы,
Мучительный это процесс.
Кому ты завидуешь, статься —
Его тоже времечко съест,
Совсем ничего не останется,
От этого, братцы, не я:
Душа улетит бедной странницей
В неведомые края.
А там мы все будем равные —
Талантливый или нет...
Не надо завидовать, правда, —
Всё это к виску пистолет.
Не станешь выше, значительней;
Напротив: зачах, поредел.
Да, зависть — процесс сверхмучительный,
Её не завиден удел.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Публицистика : Феноменология смеха - 2 - Михаил Пушкарский Надеюсь, что удалось достичь четкости формулировок, психологической ясности и содержательности.
В комментарии хотелось бы поделиться мыслью, которая пришла автору вдогонку, как бонус за энтузиазм.
\\\"Относительно «интеллектуального» юмора, чудачество может быть смешным лишь через инстинкт и эмоцию игрового поведения.
Но… поскольку в человеческом обществе игровое поведение – это признак цивилизации и культуры, это нормальный и необходимый жизненный (психический) тонус человека, то здесь очень важно отметить, что «игра» (эмоция игрового поведения) всегда обуславливает юмористическое восприятие, каким бы интеллектуальным и тонким оно не было. Разве что, чувство (и сам инстинкт игрового поведения) здесь находится под управлением разума, но при любой возможности явить шутку, игровое поведение растормаживается и наполняет чувство настолько, насколько юмористическая ситуация это позволяет. И это одна из главных причин, без которой объяснение юмористического феномена будет по праву оставлять ощущение неполноты.
Более того, можно добавить, что присущее «вольное чудачество» примитивного игрового поведения здесь «интеллектуализируется» в гротескную импровизацию, но также, в адекватном отношении «игры» и «разума». Например, герой одного фильма возвратился с войны и встретился с товарищем. Они, радуясь друг другу, беседуют и шутят.
– Джек! - спрашивает товарищ – ты где потерял ногу?
- Да вот – тот отвечает – утром проснулся, а её уже нет.
В данном диалоге нет умного, тонкого или искрометного юмора. Но он здесь и не обязателен. Здесь атмосфера радости встречи, где главным является духовное переживание и побочно ненавязчивое игровое поведение. А также, нежелание отвечать на данный вопрос культурно парирует его в юморе. И то, что может восприниматься нелепо и абсурдно при серьёзном отношении, будет адекватно (и даже интересно) при игровом (гротеск - это интеллектуальное чудачество)\\\".
